Культурология : НАУКИ О КУЛЬТУРЕ – ШАГ В XXI ВЕК : Статья
СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ОПРЕДЕЛЁННОСТЬ СОВРЕМЕННОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Лукьянов Д.В.

Москва

РГГУ

СОЦИОКУЛЬТУРНАЯ ОПРЕДЕЛЁННОСТЬ СОВРЕМЕННОГО ИСТОРИЧЕСКОГО ЗНАНИЯ

Признание общей обусловленности производства нового научного знания в обществе от социально-культурного контекста стало уже общим местом анализа не только в среде методологов, психологов, философов и социологов науки (Б.Г. Юдин, А.С. Ахиезер, Л. Ионин, Е.А. Мамчур, Н.Ф. Овчинников, А.П. Огурцов, Ярошевский М.Г. и др.). Данное понимание также в последнее время становится доминирующим и в сообществе профессиональных историков (Г.И. Зверева, Л.П. Репина, А.Л. Ястребицкая, А.П. Логунов и др.). Центральный тезис современной отечественной историографической науки, касающийся общей обусловленности производства историко-научного знания от социокультурного контекста, базируется, на мой взгляд, на ряде определяющих интеллектуальных оснований.

Во-первых, анализ развития историко-научного знания на рубеже 80-начала 90-х гг. дает ученым основание полагать, что характер радикальных изменений отечественного исторического знания в данный период времени был частью глобальных общекультурных трансформаций в стране. Во-вторых, современные результаты тогдашних научных поисков в различных сферах социального познания дают сегодня исследователям право особо выделять на общем фоне интеллектуальных разработок отечественной исторической науки историографическую рефлексию, как наиболее радикальный способ обобщения, научной критики и соответствующей пролонгации означенных социально-политических изменений в интеллектуальной сфере. В-третьих, становится очевидным, что сама советская “научная идеология”, реально не сразу отреагировавшая на начало производимых сдвигов в социально-политической сфере в середине 80-х гг., затем постепенно отразила данное качество в своеобразной множественности “синхронных шагов”, за которыми последовали, как жесткая дифференциация внутри прежде единого научного сообщества, так и общие изменения условий, способов и критериев самих научных поисков. В результате этого (не смотря на своеобразное интеллектуальное “запаздывание советского обществознания) научное творчество в целом стало составной “несущей” частью общих изменений в сфере общественного сознания, а также – конкретным выразителем различных системных социальных и кризисных явлений начала 90-х гг. Наконец, в-четвертых, утвердившийся и в целом признаваемый современными исследователями общий переход в научной практике социального познания от преимущественно вненаучной детерминации к внутринаучной, впервые создал для отечественных ученых в текущих социокультурных условиях интеллектуальное пространство для поиска единого основания общемирового развития в системе гуманитарных наук.

В общем и целом данный историографический поиск сегодня позволяет приблизиться к пониманию различных научных феноменов, которые прежде были закрыты для отечественной мысли.

Однако в целом за положительным признанием реально обозначенных сдвигов и результатов, произошедших с конца 80 - начала 90-х гг. в сфере отечественного социального познания, на мой взгляд, остается до конца не проясненной вся сложность и многогранность влияния названных контекстов (социального и культурного) на отечественную историографическую традицию. Не совсем понятно, в какой степени сегодня возможно научно утверждать “идентичность” данных контекстов друг другу или же просто их “равнозначность” в процессе научного познания (например, в характере размышлений о “социокультурном”). С другой стороны остается до конца не проясненной неправомочность их совмещения или даже противопоставления (разделения) в ходе анализа тех или иных явлений и феноменов отечественного интеллектуализма. Более того, современные дискуссии о смене, трансформации, преодолении или даже сломе “прежней” историографической традиции естественно ставят вопрос о сходстве и различии в своеобразной динамике самих этих контекстов, их природе и основаниях.

Отечественные историки занимают сегодня единую позицию относительно понимания того, что формирование современного историографического пространства как определенного научного явления во второй половине 80-начале 90-х гг. происходило на фоне становления новой социальности, которая оказалась способной выразить себя через воспроизводство определенной субъектности (новых носителях, “субъектах” интеллектуализации). Последняя в свою очередь на уровне самоопределения и самоуглубления очертила строгие интеллектуальные рамки (“новой”) социальности, выразив их субъектной представленностью различных мыслящих индивидов на принципиально диалогической основе. Новая социальность, детерминированная, прежде всего, интеллектуально (Э.В. Сайко), позволила, в конечном счете, говорить и о специфике функционирования самого профессионального научного сообщества в качестве особого субъекта производства знаний и определенного видения исторической реальности. Это в итоге привело к качественным изменениям всей панорамы историко-научных исследований, которые прежде определяли историографический абрис развития советской исторической науки.

Процесс изживания застарелых идеологических стереотипов советской исторической науки, наряду с интеллектуальными попытками преодоления в среде историков психологии враждебности в восприятии открывшегося (как вовне, так и изнутри) нового исторического опыта, а также в целом переход к иному типу мышления в сфере социально-политической практики – явились одновременно сложной политической и психологической задачей.

В целом конструктивное разрешение данной проблемы в рамках системы отечественного обществознания обозначилось в процессе перехода от “деструктивной” идентичности общественных наук, общность которых не предполагала наличие свободной включенности в них мыслящего субъекта, – к так называемой “множественной идентичности” (Л. Гозман, А. Эткинд). Последняя, как видно сегодня, переориентировала активность субъекта познания на восприятие иных общностей (обыденного, массового сознания), но при сохранении своей индивидуальности (сохранение “тяги” к различным генерализациям), с одной стороны, а также – изменила всю исходную систему отторжения иных общностей внутри единственно определяющей идентичности в плане выработки относительно них своеобразной когнитивной адекватности, с другой.

Именно научное конструирование когнитивной адекватности профессионального сообщества относительно всякого рода существующих исторических общностей, выражающих специфику обыденного и массового “смыслообразования” в современных условиях, – становится определяющим для научной корпорации в процессе восстановления ею собственного единства (определяющей идентичности) и реконструкции собственного социального статуса (функции) в обществе в качестве иного (сложноорганизованного), но все же по-прежнему определяющего субъекта социального познания.

Названная “определенность” проявляется сегодня в том, как современные историки пытаются конструировать и апробировать собственные модели самоидентификации для массового сознания, предлагая их в качестве “социальной целесообразности” или определенной “парадигмы преемственности” (В.В. Журавлев). Определяющий призыв к массовому историческому сознанию отказаться от самостоятельной “идентификации себя” оборачивается в современных условиях выбором в пользу самой истории, а если говорить точнее – в пользу компетенции профессиональной корпорации.

Нередки в современной историографии и жесткие констатации того, что философствование и массовое смыслообразование никогда не тождественны, как всякое профессиональное и обыденное мышление, составляя единство лишь в рамках одной культуры, при наличии общего культурного основания. В конечном счете, единые социокультурные основания не освобождают массовое сознание от призыва историков “капитулировать перед своим прошлым” (А.С. Ахиезер), и признать, что исключительно творческим и “нравственно ответственным” способом философского смыслообразования – является “рефлексия на массовое сознание”, результаты которой единственно могут представлять собою “ответы на вызов истории”.

В целом стоит отметить, что интеллектуальные клише современной науки, которые во многом еще сохраняют прежнюю привычку довлеть над массовым историческим сознанием и до сих пор призывают сделать выбор в пользу “единственно точной науки”, говорящей от имени Происходящего (Истории), – не исчерпывают главного. В сущности, за данными формулировками современной науки скрывается тот факт, что массовое, обыденное историческое сознание все же признается “амальгамной” наукой, но уже – в качестве особой субъектности исторического типа.

Прежде опыт восприятия последней в науке строился, преимущественно на своеобразной практике подавления (“всемирная история – история войн”), поскольку в основе своей был интеллектуально закреплен как постоянно угрожающая возможность “активизации архаического” в текущем историческом развитии.

Открывшийся в последние десятилетия ХХ в. вместе с новой социальностью и соответствующей субъектностью, данный тип исторической представленности (обыденное смыслообразование) сегодня становится реальным оппонентом в отечественном социальном познании, а также – действительным субъектом в социокультурном пространстве интеллектуального диалога. От качества протекания данного диалога и его конструктивного развития во многом (если не в главном), по моему мнению, зависят в целом процессы институционализации и нормализация самой исторической науки.

К началу